Я была человеком, который впитывал эмоции и настроение других людей.
Всегда.
Но я этого не понимала долгие годы.
Я очень болезненно реагировала на тон голоса.
Человек говорит свысока – я тут же чувствовала себя униженной.
Ухмылка приводила меня в ярость, потому что я чувствовала, что надо мной издеваются.
Когда орали – я сжималась в точку и рассыпалась на кусочки.
Даже если я понимала, что орут не на меня, я вообще ни при чём – я всё равно разбивалась на осколки.
Я видела, что моим душевным состоянием управляет тон голоса других людей. Даже не слова. А именно тон голоса.
Спустя 22 года опыта я понимаю, что есть слова, которые мы говорим. И есть чувства, переживания, которые мы в эти слова вкладываем.
Помните, как в том анекдоте: «Ну написали бы просто: «Пива нет». Так нет же! Написали: «Пива нееет»»
Раньше мне приходилось ко всем приспосабливаться. С порога я понимала настроение папы. Кожей чувствовала состояние мамы. Если видела, что папа пришёл домой злой, старалась под руку не попадаться.
Я очень боялась пойти в личный анализ. (И не зря, как показал опыт.) Но в обучении по символдраме потребовали, чтобы ко 2-й ступени было 10 часов терапии.
Когда я вошла в индивидуальную работу с психологом, то стала ловить каждый взгляд, любое изменение настроения моих психологов (у меня было их было 5, плюс один семейный).
Очень часто не могла понять – сейчас я вижу в них моих маму и папу? Или они действительно как-то не по-доброму ко мне относятся? Или относятся хорошо, но просто меня не понимают?
В чём была моя проблема?
Когда я видела человека в плохом настроении, в гневе – мне хотелось быстрее изменить ситуацию. Хотелось избавить человека от его негатива любыми способами.
Что из этого получалось?
Самое ужасное, что я, как эмпат, впитывала эмоции другого человека – я заражалась ими…
Я чувствовала себя в ловушке:
- взять и уйти в большинстве случаев было невозможно. Это ведь родители, сокурсники, коллеги. А потом казалось, что и психолог.
- просто осознать, что это «не моё» – не помогало.
Я, конечно, понимала, что это не моё и отлично чувствовала, что это состояния другого, но всё равно эмоции других меня захватывали. - когда я жила с абьюзивным мужчиной, он напрямую обвинял меня в своём плохом настроении. Конечно, я старалась приспосабливаться.
Например, если видела, что он пришёл злобненький, старалась не разговаривать, пока не поест и не переведёт дух, просто кормила его молча, ждала, пока сам не заговорит. Но эта тактика не помогала. В мозгу крутилась мысль, что партнёр имеет право на свои чувства.
Но не принимать на свой счёт его слова, разотождествиться с ним было невозможно.
Моя третья психолог как-то сказала: «Света, ты сверхчувствительный человек».
Сейчас я знаю, что из-за своей сверхчувствительности я очень легко ранилась. Я чувствовала, что у меня очень тонкая психическая кожа. А иногда даже казалось, что её нет…
Благодаря обучению у лондонских психоаналитиков из «Мелани Кляйн Траст» теперь я знаю, что тяжёлые состояния других людей были для меня как сущности, которые в меня вселялись. А я не могла от них избавиться.
Когда ты живёшь в состоянии, что извне на тебя кто-то нападает – хочется только ОДНОГО.
Защититься.
Поэтому оборотная сторона чрезмерной ранимости – это гнев и ярость.
Я вспыхивала как спичка. Родные называли меня истеричкой, потому что для них моя вспышка была на ровном месте. Они не видели и не понимали – сколько я до этого терпела, прежде чем взорваться. Думаю, со стороны я выглядела как безумная, сумасшедшая.
С самого начала, как я пришла в психологию 22 года назад, я хотела изменить именно это своё состояние. У меня был единственный запрос ко всем моим психологам в личном, парном и групповом анализе: «Я хочу быть спокойной».
К сожалению, никто из тех, к кому я обращалась за помощью, не владел эффективными инструментами помощи.
Все они предлагали приложить пластырь на открытый перелом.
Например, моя 3-я психолог говорила: «Представь, что твоя сверхчувствительность – это как будто у тебя ножка болит. Поэтому надо всех предупредить, что она болит, чтобы они её не трогали, не задевали. Тогда тебе не будет больно».
Т.е. она предлагала, чтобы я организовала свою жизнь так, чтобы мне не надо было соединяться с переживаниями внутри.
Я, как хорошая ученица, предупреждала всех вокруг.
Но они же тоже живые, а не идеальные. Поэтому они могут и забыть, что у меня болит. У них самих может быть плохое настроение. А я продолжала впитывать в себя их чувства, раниться и страдать от этого. А потом защищаться – ругаться с ними.
А 4-я психолог мне вообще сказала: «Я думала в начале, что вы не способны к анализу». Это значит, что по мне психиатр плачет. А способность понимать, что происходит с другим и в реальности, полностью отсутствует. Потому что люди психотической организации личности видят мир плоским, конкретным, чёрно-белым. Они не вырастают психически. Живут во взрослом теле как маленькие дети.
С каждым обучением новому подходу психологии у меня появлялась НАДЕЖДА – перестану срываться, буду спокойно реагировать, волосы не будут шевелиться на голове от ужаса, когда случается что-то непредсказуемое и у другого портится настроение.
• В трансперсональной психологии я помещала свой страх и ярость в поле любви, чтобы они там растворились.
• В символдраме трансформировала через образы луга, цветка, дома, кошки, вулкана и т.д.
• В юнгианстве я искала выход в архетипах – Трикстер, Великая Мать, Козёл Отпущения, комплекс слияния Н.Ш. Саланта.
• С техникой эмоциональной свободы я разрывала связь мозг-тело, чтобы разорвать связь с травмой.
Сейчас я понимаю, что у меня было бессознательное убеждение – как будто я могу взять страдания другого человека внутрь себя, своей психики. И мне казалось, что ему от этого станет легче.
Как будто, если я заберу часть его душевной боли себе, то освобожу его от неё – и ему станет спокойнее. И к нему вернётся хорошее настроение.
Но что происходило в результате?
По факту я соединялась со своими страданием и болью.
Но и другой оставался в такой же боли, как был. Ни на каплю меньше.
Т.е. по сути БОЛЬ МНОЖИЛАСЬ вместо того, чтобы уменьшаться.
У меня часто возникало чувство беспомощности от того, что я не могу помочь (а точнее спасти) человека от его внутренних раздирающих чувств. Одно дело, когда это близкие или знакомые. Но другое дело – пациенты.
Я до самой глубины души прочувствовала их состояния. Но не могла помочь им снизить интенсивность их переживаний. Оградить их от них. Подарить волшебную таблетку, чтобы они перестали страдать.
Кстати, я думаю, именно это состояние Спасателя заставило меня получить второе высшее образование – психологическое.
Этот внутренний Спасатель хуже всего поддавался трансформации. Только последние годы после обучения у лондонских психоаналитиков из «Мелани Кляйн Траст» меня научили работать правильно. Я больше НЕ спасаю.
Теперь я влияю на мышление людей на младенческом уровне сознания.
Когда человек начинает понимать – что происходит на младенческом уровне сознания – случается чудо. Человек САМ растёт, САМ рождает свои мысли, САМ создаёт опоры внутри себя. САМ наращивает психическую кожу.
В результате обучения с 2017 года у кляйнианцев я вдруг почувствовала, что перестала раниться о высказывания, тон голоса, выражение лица других людей. Я испытала невероятное чувство свободы и облегчения:
«Я больше НЕ ДОЛЖНА впитывать настроения других людей!»
В тоже время я легко принимаю в себя переживания моих пациентов.
Моя последняя супервизор сказала: «Вы работаете через себя. Всё пропускаете через сердце. Надо иметь большую смелость, чтобы так работать». Она не знала, что для меня не было проблемой впитывать чувства моих пациентов. ПРОБЛЕМА была – почувствовать себя ОТДЕЛЬНОЙ. В результате я научилась сопереживать И помогать, не отстраняясь, а погружаясь в пучину их боли. И не заражаться их переживаниями.
А потом произошло нечто очень важное. Я узнала свой диагноз.
Когда я писала финальную (третью) работу в международную юнгианскую организацию IAAP в 2019 году, моя супервизор открыла мне глаза – она поставила диагноз моей пациентке, случай которой я описывала.
Супервизор сказала: «У неё ПТСР – посттравматическое стрессовое расстройство».
Конечно, я слышала и раньше про этот диагноз. Но совершенно не понимала – что это значит, в каких конкретно переживаниях живёт другой человек.
И тогда я поняла – у меня тоже ПТСР.
Мне стало ясно, что сверхчувствительность – это хрупкость. Как будто другой человек своими словами, чувствами, настроением может разбить меня как хрустальную вазу.
Тон голоса рассыпал меня на осколки. Происходило переживание психической смерти.
Те, у кого нет ПТСР – не могут понять тех, кто страдает от ПТСР.
К сожалению, мои преподаватели и аналитики из предыдущих обучений не умели работать с чувствами из ПТСР. Они могли только говорить:
– Вам надо укреплять свои границы.
– Надо учиться говорить «нет».
– Нужно отстаивать себя.
– Нужно заботиться о себе.
– Не позволяйте другим использовать вас.
Но КАК?! Как это сделать, если не получается? Если я легко захватывалась состоянием и настроением других. Если я быстро входила в состояние «замри», чувствовала, что я парализована – не могу ничего ни сказать, ни сделать.
Конечно, сверхчувствительность не давала мне проявляться. Я не могла снимать видео на ютуб со своим лицом. Мои первые курсы – это были слайды с текстом и моим голосом за кадром.
Я не могла давать рекламу, потому что боялась, что знакомые и коллеги меня увидят. Меня находили через поисковики – подписывались на мою рассылку и оставались.
Я дрожала от ужаса при мысли, что кто-то узнает, что я веду свою онлайн «Школу профессиональных психологов».
Любая малейшая критика в мой адрес или в адрес моего творчества «убивала» меня. Например, трое человек сказали, что в моей книге «Как обрести свою Половинку» длинные предложения плюс грамматические ошибки – после этого я не писала 2 года!
Я боялась хейтеров как огня. Поэтому старалась не высовываться.
Удивляюсь, как я вообще за эти годы создала 24 курса и написала 2 книги. Это как будто была не я.
Стресс, напряжение, ожидание нападения – вот основное состояние ПТСР. 819 часов личного, парного и группового анализа не исцелили меня.
Огромное количество психологических техник, которые я перепробовала – давали временное успокоение.
Но больше всего у меня вызывало отчаяние, что я не могу помочь своим пациентам. Я радовалась, когда они начинали проявлять свои таланты, зарабатывали больше денег. Но мне всегда хотелось, чтобы они перестали чувствовать себя беззащитными и беспомощными перед тяжёлыми чувствами других людей.
Когда я вошла в обучение к лондонским психоаналитикам из «Мелани Кляйн Траст», то почувствовала, кроме надежды, появилось переживание «меня принимают и понимают». Мне сложно передать это словами. Но начался возврат осколков моей души.
Теперь я сама научилась работать с психической сверхчувствительностью. Теперь я знаю путь. Нужно превращать свои разрушительные состояния в личную силу, а стыд – в удовольствие. Сделать это можно только через понимание – что происходит на младенческом уровне сознания.
Мои клиенты – это не люди с улицы. Их путь похож на мой. Они прошли ооочень много курсов и даже получили профессию психолога в ВУЗе. Но душа продолжала болеть.
Для меня душевная работа похожа на китайское искусство. Когда разбивают чашу. А потом склеивают осколки между собой с помощью жидкого золота. Ни я, ни мои клиенты не вернулись в прежнее состояние, до травмы. Я и они стали новыми сосудами с золотыми прожилками.